Неточные совпадения
— А знаешь, я о тебе думал, — сказал Сергей Иванович. — Это ни на что не похоже, что у вас делается в уезде, как мне порассказал этот доктор; он очень неглупый малый. И я тебе говорил и говорю: нехорошо, что ты не ездишь на собрания и вообще устранился
от земского
дела. Если порядочные люди будут
удаляться, разумеется, всё пойдет Бог знает как. Деньги мы платим, они идут на жалованье, а нет ни школ, ни фельдшеров, ни повивальных бабок, ни аптек, ничего нет.
Практика судебного оратора достаточно хорошо научила Клима Ивановича Самгина обходить опасные места,
удаляясь от них в сторону. Он был достаточно начитан для того, чтоб легко наполнять любой термин именно тем содержанием, которого требует
день и минута. И, наконец, он твердо знал, что люди всегда безграмотнее тех мыслей и фраз, которыми они оперируют, — он знал это потому, что весьма часто сам чувствовал себя таким.
— Это правда, — заметил Марк. — Я пошел бы прямо к
делу, да тем и кончил бы! А вот вы сделаете то же, да будете уверять себя и ее, что влезли на высоту и ее туда же затащили — идеалист вы этакий! Порисуйтесь, порисуйтесь! Может быть, и
удастся. А то что томить себя вздохами, не спать, караулить, когда беленькая ручка откинет лиловую занавеску… ждать по неделям
от нее ласкового взгляда…
Я перепугался: бал и обед! В этих двух явлениях выражалось все,
от чего так хотелось
удалиться из Петербурга на время, пожить иначе, по возможности без повторений, а тут вдруг бал и обед! Отец Аввакум также втихомолку смущался этим. Он не был в Капштате и отчаивался уже быть. Я подговорил его уехать, и
дня через два, с тем же Вандиком, который был еще в Саймонстоуне, мы отправились в Капштат.
В то время реку Билимбе можно было назвать пустынной. В нижней половине река шириной около 20 м, глубиной до 1,5 м и имеет скорость течения
от 8 до 10 км в час. В верховьях реки есть несколько зверовых фанз. Китайцы приходили сюда в Санхобе зимой лишь на время соболевания. В этот
день нам
удалось пройти км тридцать; до Сихотэ-Алиня оставалось еще столько же.
Потому ли, что земля переместилась в плоскости эклиптики по отношению к солнцу, или потому, что мы все более и более
удалялись от моря (вероятно, имело место и то и другое), но только заметно
день удлинялся и климат сделался ровнее. Сильные ветры остались позади. Барометр медленно поднимался, приближаясь к 760. Утром температура стояла низкая (–30°С),
днем немного повышалась, но к вечеру опять падала до — 25°С.
С каждым
днем становилось все холоднее и холоднее. Средняя суточная температура понизилась до 6,3°С, и
дни заметно сократились. На ночь для защиты
от ветра нужно было забираться в самую чащу леса. Для того чтобы заготовить дрова, приходилось рано становиться на биваки. Поэтому за
день удавалось пройти мало, и на маршрут, который летом можно было сделать в сутки, теперь приходилось тратить времени вдвое больше.
От устья Билимбе до Конора — 12 км по прямой линии. В этот
день, несмотря на хорошую погоду, нам
удалось пройти немного. На бивак мы стали около небольшой речки Сюригчи. Нижняя часть ее заболочена, а верхняя покрыта гарью. Здесь был когда-то хороший лес. Недавнее наводнение размывало оба берега речки.
Во вторую половину
дня нам
удалось пройти только до перевала. Заметив, что вода в речке начинает иссякать, мы отошли немного в сторону и стали биваком недалеко
от водораздела. Весело затрещали сухие дрова в костре. Мы грелись около огня и делились впечатлениями предыдущей ночи.
После чая я объявил, что пойду дальше. Ли Тан-куй стал уговаривать меня, чтобы я остался еще на один
день, обещал заколоть чушку и т.д. Дерсу в это время подмигнул мне, чтобы я не соглашался. Тогда Ли Тан-куй начал навязывать своего проводника, но я отказался и
от этих услуг. Как ни хитрил Ли Тан-куй, но обмануть ему нас так и не
удалось.
16-го числа выступить не
удалось. Задерживали проводники-китайцы. Они явились на другой
день около полудня. Тазы провожали нас
от одной фанзы до другой, прося зайти к ним хоть на минутку. По адресу Дерсу сыпались приветствия, женщины и дети махали ему руками. Он отвечал им тем же. Так
от одной фанзы до другой, с постоянными задержками, мы дошли наконец до последнего тазовского жилья, чему я, откровенно говоря, очень порадовался.
К вечеру в этот
день нам
удалось дойти до реки Ното. Истоки ее находятся приблизительно там, где пересекаются 45-я параллель и 135-й меридиан (
от Гринвича). Отсюда берут начало река Ваку и все верхние левые притоки Имана.
В горах расстояния очень обманчивы. Мы шли целый
день, а горный хребет, служащий водоразделом между реками Сандагоу и Сыдагоу, как будто тоже
удалялся от нас. Мне очень хотелось дойти до него, но вскоре я увидел, что сегодня нам это сделать не
удастся.
День приближался к концу; солнце стояло почти у самого горизонта. Нагретые за
день камни сильно излучали теплоту. Только свежий ветер мог принести прохладу.
Проникнуть в самую глубь тайги
удается немногим. Она слишком велика. Путнику все время приходится иметь
дело с растительной стихией. Много тайн хранит в себе тайга и ревниво оберегает их
от человека. Она кажется угрюмой и молчаливой… Таково первое впечатление. Но кому случалось поближе с ней познакомиться, тот скоро привыкает к ней и тоскует, если долго не видит леса. Мертвой тайга кажется только снаружи, на самом
деле она полна жизни. Мы с Дерсу шли не торопясь и наблюдали птиц.
Наскоро дав им аттестацию, Кирсанов пошел сказать больной, что
дело удалось. Она при первых его словах схватила его руку, и он едва успел вырвать, чтоб она не поцеловала ее. «Но я не скоро пущу к вам вашего батюшку объявить вам то же самое, — сказал он: — он у меня прежде прослушает лекцию о том, как ему держать себя». Он сказал ей, что он будет внушать ее отцу и что не отстанет
от него, пока не внушит ему этого основательно.
Марья Гавриловна долго колебалась; множество планов побега было отвергнуто. Наконец она согласилась: в назначенный
день она должна была не ужинать и
удалиться в свою комнату под предлогом головной боли. Девушка ее была в заговоре; обе они должны были выйти в сад через заднее крыльцо, за садом найти готовые сани, садиться в них и ехать за пять верст
от Ненарадова в село Жадрино, прямо в церковь, где уж Владимир должен был их ожидать.
—
Удались от зла и сотвори благо, — говорил поп попадье, — нечего нам здесь оставаться. Не твоя беда, чем бы
дело ни кончилось. — Попадья что-то отвечала, но Владимир не мог ее расслышать.
Вероятно, он очень хорошо знал местность, ему
удалось уйти
от офицера, но на другой
день жандармы попали на его след.
В первую юность многое можно скорее вынести, нежели шпынянье, и я в самом
деле до тюрьмы
удалялся от моего отца и вел против него маленькую войну, соединяясь с слугами и служанками.
В Петербурге, погибая
от бедности, он сделал последний опыт защитить свою честь. Он вовсе не
удался. Витберг просил об этом князя А. Н. Голицына, но князь не считал возможным поднимать снова
дело и советовал Витбергу написать пожалобнее письмо к наследнику с просьбой о денежном вспомоществовании. Он обещался с Жуковским похлопотать и сулил рублей тысячу серебром. Витберг отказался.
Начиналось то, чего я боялся: образ девочки в сером постепенно бледнел. Мне было как-то жгуче жаль его, порой это было похоже на угрызения совести, как будто я забываю живого друга, чего-то
от меня ожидающего. Но
дни шли за
днями, — образ все больше расплывался в новых впечатлениях,
удалялся, исчезал…
Так продолжалось изо
дня в
день, и доктор никому не мог открыть своей тайны, потому что это равнялось смерти. Муки достигали высшей степени, когда он слышал приближавшиеся шаги Прасковьи Ивановны. О, он так же притворялся спящим, как это делал Бубнов, так же затаивал
от страха дыхание и немного успокаивался только тогда, когда шаги
удалялись и он подкрадывался к заветному шкафику с мадерой и глотал новую дозу отравы с жадностью отчаянного пьяницы.
Должно предполагать, что из ружей с пистонами бить гоголей успешнее, ибо нет искр
от огнива, нет вспышки пороха, и выстрел пистонных ружей гораздо быстрее. Поверить это предположение на опыте мне не
удалось, но впоследствии я слышал, что мое мнение совершенно оправдалось на
деле.
Но разговор сей ввел было меня в великие хлопоты: отдатчики рекрутские, вразумев моей речи, воспаленные гневом, прискочив ко мне, говорили: — Барин, не в свое мешаешься
дело, отойди, пока сух, — и сопротивляющегося начали меня толкать столь сильно, что я с поспешностию принужден был
удалиться от сея толпы.
— Господа, я никого из вас не ожидал, — начал князь, — сам я до сего
дня был болен, а
дело ваше (обратился он к Антипу Бурдовскому) я еще месяц назад поручил Гавриле Ардалионовичу Иволгину, о чем тогда же вас и уведомил. Впрочем, я не
удаляюсь от личного объяснения, только согласитесь, такой час… я предлагаю пойти со мной в другую комнату, если ненадолго… Здесь теперь мои друзья, и поверьте…
Подписи не было, но тотчас же под последнею строкою начиналась приписка бойкою мужскою рукою: «Так как вследствие особенностей женского организма каждая женщина имеет право иногда быть пошлою и надоедливою, то я смотрю на ваше письмо как на проявление патологического состояния вашего организма и не придаю ему никакого значения; но если вы и через несколько
дней будете рассуждать точно так же, то придется думать, что у вас есть та двойственность в принципах, встречая которую в человеке
от него нужно
удаляться.
Будучи
от природы весьма обыкновенных умственных и всяких других душевных качеств, она всю жизнь свою стремилась раскрашивать себя и представлять, что она была женщина и умная, и добрая, и с твердым характером; для этой цели она всегда говорила только о серьезных предметах, выражалась плавно и красноречиво, довольно искусно вставляя в свою речь витиеватые фразы и возвышенные мысли, которые ей
удавалось прочесть или подслушать; не жалея ни денег, ни своего самолюбия, она входила в знакомство и переписку с разными умными людьми и, наконец, самым публичным образом творила добрые
дела.
— Все, решительно все, — отвечал Алеша, — и благодарю бога, который внушил мне эту мысль; но слушайте, слушайте! Четыре
дня тому назад я решил так:
удалиться от вас и кончить все самому. Если б я был с вами, я бы все колебался, я бы слушал вас и никогда бы не решился. Один же, поставив именно себя в такое положение, что каждую минуту должен был твердить себе, что надо кончить и что я долженкончить, я собрался с духом и — кончил! Я положил воротиться к вам с решением и воротился с решением!
Удалились мы из детской и сидим за шкапами, а эта шкапная комнатка была узенькая, просто сказать — коридор, с дверью в конце, а та дверь как раз в ту комнату выходила, где Евгенья Семеновна князя приняла, и даже к тому к самому дивану, на котором они сели. Одним словом, только меня
от них
разделила эта запертая дверь, с той стороны материей завешенная, а то все равно будто я с ними в одной комнате сижу, так мне все слышно.
— Отчего? Что же, — начал он потом, — может разрушить этот мир нашего счастья — кому нужда до нас? Мы всегда будем одни, станем
удаляться от других; что нам до них за
дело? и что за
дело им до нас? нас не вспомнят, забудут, и тогда нас не потревожат и слухи о горе и бедах, точно так, как и теперь, здесь, в саду, никакой звук не тревожит этой торжественной тишины…
Такой любви Миропа Дмитриевна, без сомнения, не осуществила нисколько для него, так как чувство ее к нему было больше практическое, основанное на расчете, что ясно доказало дальнейшее поведение Миропы Дмитриевны, окончательно уничтожившее в Аггее Никитиче всякую склонность к ней, а между тем он был человек с душой поэтической, и нравственная пустота томила его; искания в масонстве как-то не вполне
удавались ему, ибо с Егором Егорычем он переписывался редко, да и то все по одним только
делам; ограничиваться же исключительно интересами службы Аггей Никитич никогда не мог, и в силу того последние года он предался чтению романов, которые доставал, как и другие чиновники, за маленькую плату
от смотрителя уездного училища; тут он, между прочим, наскочил на повесть Марлинского «Фрегат «Надежда».
Не всегда
удавалось его гибкому нраву устранять себя
от дел, не одобряемых его совестью.
Годунов, посланный вперед приготовить государю торжественный прием, исполнив свое поручение, сидел у себя в брусяной избе, облокотясь на дубовый стол, подперши рукою голову. Он размышлял о случившемся в эти последние
дни, о казни,
от которой
удалось ему уклониться, о загадочном нраве грозного царя и о способах сохранить его милость, не участвуя в
делах опричнины, как вошедший слуга доложил, что у крыльца дожидается князь Никита Романович Серебряный.
—
От него-то я и еду, батюшка. Меня страх берет. Знаю, что бог велит любить его, а как посмотрю иной раз, какие
дела он творит, так все нутро во мне перевернется. И хотелось бы любить, да сил не хватает. Как уеду из Слободы да не будет у меня безвинной крови перед очами, тогда, даст бог, снова царя полюблю. А не
удастся полюбить, и так ему послужу, только бы не в опричниках!
Вечером того же
дня старик был счастлив необыкновенно. Он радовался, что ему опять
удалось сделать доброе
дело в пользу страны, которую он привык в душе считать родною, и, в ознаменование этой радости, ел необыкновенно много. С своей стороны, Анна Ивановна не могла не заметить этого чрезвычайного аппетита, и хотя не была скупа
от природы, но сказала...
Я
удалюсь в обитель преподобного Сергия; там, облаченный в одежду инока, при гробе угодника божия стану молиться
день и ночь, да поможет вам господь спасти
от гибели царство Русское.
— Только, говорит, нехорошо, что вы так
удаляетесь от общества и производите впечатление замкнутого человека. Никак не поймешь, кто вы такой на самом
деле, и не знаешь, как с вами держаться. Ах, да! — вдруг хлопнул себя по лбу Свежевский. — Я вот болтаю, а самое важное позабыл вам сказать… Директор просил всех быть непременно завтра к двенадцатичасовому поезду на вокзале.
Понятно, что, стремясь к этой цели, люди, по самой сущности
дела, сначала должны были
от нее
удалиться: каждый хотел, чтоб ему было хорошо, и, утверждая свое благо, мешал другим; устроиться же так, чтоб один другому не мешал, еще не умели.
Первый год это ему
удалось довольно удовлетворительно, но во второй Патрикей явился, после двухмесячного отсутствия, очень сконфуженным и сначала все что-то мямлил и говорил какой-то пустой вздор, а потом повинился и сказал, что хотя он всякий приемный
день ходил в институт, но княжна вышла к нему только однажды, на минуточку, в самый первый раз, а с тех пор гостинцы через швейцара принимала, а сама
от свидания отказывалась и даже прощаться с ним не вышла.
Между тем
дело подходило к рассвету и Палицын более и более утверждался в своем намерении: спрятаться в мрачную пещеру, описанную нами; но кто ему будет носить пищу?.. где друзья? слуги? где рабы, низкие, послушные мановению руки, движению бровей? — никого! решительно никого!.. он плакал
от бешенства!.. К тому же: кто его туда проводит? как выйдет он из этого душного овина, покуда его охотники не
удалились?.. и не будет ли уже поздно, когда они
удалятся…
— Да, Крестьян Иванович, позвольте же мне теперь, говорю,
удалиться. Да тут, чтоб уж разом двух воробьев одним камнем убить, — как срезал молодца-то на бабушках, и обращаюсь к Кларе Олсуфьевне (дело-то было третьего
дня у Олсуфья Ивановича), а она только что романс пропела чувствительный, — говорю, дескать, «чувствительно пропеть вы романсы изволили, да только слушают-то вас не
от чистого сердца». И намекаю тем ясно, понимаете, Крестьян Иванович, намекаю тем ясно, что ищут-то теперь не в ней, а подальше…
Софье
удалось было совершенно отделаться
от новой подозрительности Чацкого, но она сама увлеклась своей любовью к Молчалину и чуть не испортила все
дело, высказавшись почти открыто в любви. На вопрос Чацкого...
Таким образом «нарушитель благонравия да лишится выгод, сопряженных с благонравием; да ознаменуется стыдом, всенародным бесчестием; да
удалится от общества, которому он служит поношением; да загладит раскаянием
дело свое, и да исправится!
Собственно говоря, им до истины и
дела нет; им нужно только как-нибудь порезоннее вывести свои результаты, заранее уже готовые, — и это очень часто им
удается благодаря тому, что для человека вообще очень трудно бывает отрешиться
от личных пристрастий и искать только истины.
Как это случилось, как растолковать это непонятное вмешательство мертвого в
дела живых, я не знаю и никогда знать не буду; но ты согласись, что не припадок прихотливой хандры, как ты выражаешься, заставил меня
удалиться от общества.
Зобунова(певуче). Ой вы, злые недуги, телесные печали! Отвяжитесь, откачнитесь,
от раба божия
удалитесь! В сей
день, в сей час, отгоняю вас по всю жизнь крепким моим словом во веки веков! Здравствуйте, благомилостивый человек, по имени Егорий!..
Дяде пришлось съездить к губернатору.
Дело удалось погасить. Британа отпустили, поднятая полицией кутерьма затихла. Нас тоже выпустили из карцера. Губернатор вызвал к себе раввина и нескольких «почетных евреев». В их числе был и Мендель. Начальник губернии произнес речь, — краткую, категорическую и не очень связную. Но тогда местной газеты еще не было, и
от губернаторов не требовалось красноречия: все происходило по-домашнему.
— Ради милого и без венца нашей сестре не жаль себя потерять! — сказала Фленушка. — Не тужи… Не
удастся свадьба «честью», «уходом» ее справим… Будь спокоен, я за
дело берусь, значит, будет верно… Вот подожди, придет лето: бежим и окрутим тебя с Настасьей… У нее положено, коль не за тебя, ни за кого нейти… И жених приедет во двор, да поворотит оглобли, как несолоно хлебал… Не вешай головы, молодец, наше
от нас не уйдет!
Помни, помни, Хамоизит, как дурно действует вино,
удаляйся от пива и лучше забудь оба эти напитка. Пьяный
от вина падает лицом вниз, а пьяный
от пива — лицом вверх. Кроме того, пьяный может забыться и наговорить в пивной неосторожных и опасных слов, за которые придется потом ответить. А разве хорошо, если к домоправителю градоначальника придут потолковать о
делах и застанут его, как малого ребенка, валяющимся на полу?
Наконец, студент пожелал учителю спокойной ночи и
удалился в его спальню, а тот меж тем долго и долго еще сидел над своей книгой; только читалось ему нынче что-то плохо и больно уж рассеянно, хотя он всеми силами напрягал себя, чтобы посторонней книгой отвлечь
от завтрашнего
дня свои не совсем-то веселые мысли.